Гиацинтовые острова - Страница 25

Безграничный голубой океан сливается с безграничным голубым небом, и всему этому нет границ. Нет границ этому голубому миру, который мы называем внешним, но который по сути внутренний, пусть не собственный, но внутренний, наш, словно он вытек из наших жил…

Голубая кровь Каракатицы льется в голубые моря и сливается с голубым небом… Может быть, все на свете небеса и моря — это голубая кровь Каракатицы…

Вот она — родная стихия. Мы думаем, что она вне нас, а она внутри нас, и нам никуда от нее не уйти, потому что от себя уйти невозможно.

Так что же нам остается делать?

Прежде всего — запомнить следующее:

— тот, кто ищет, где лучше, находит, где хуже, поэтому не нужно искать легких стихий;

— чем стихия труднее, тем она нам роднее, потому что мы создаем ее своими руками (по примеру микрожителей — первых жителей Земли);

— как ни трудно быть попугаем, но человеком быть еще трудней. Однако именно эти трудности помогают стать человеком;

— не нужно отгораживаться от мира курятником: ни одна из перечисленных выше стихий не может поместиться в курятнике;

— тот, кто приходит на готовое, уходит не солоно хлебавши (как постоянно уходит Илистый Прыгун, так и не сделав на земле эволюции);

— в трудную минуту не спешите покидать родную стихию. Помните опыт Толстолоба и всемирный закон: все равно вас потянет назад, в родную стихию;

— помните, что ваш внутренний мир не отделим от внешнего мира, и не пытайтесь их разделить: вы и ваша родная стихия — нерасторжимые части одного целого;

— не ждите, что стихия вам будет родная, если вы сами ей не родной. Живущие в море, в небе и на земле! Будьте до конца родными родной стихии!

Моллюск-Блюдечко

Моллюск-Блюдечко живет в блюдечке. Другие живут в чашечках, предпочитая более высокие стены, но Моллюск-Блюдечко предпочитает стенам простор, а что на свете просторней блюдечка?

— Слишком открыто, — говорят те, кто любит высокие стены и глубокие раковины. — Стоит приподнять блюдечко, и тут ты весь на виду.

Да, конечно, в какой-то степени это открыто. Моллюск-Блюдечко может жить открыто, потому что ему нечего скрывать. Его всего можно охватить одним глазом, даже если иметь совсем маленький глаз, — зачем же ему высокие стены? Ведь сам-то он маленький, а мир вокруг — большой, кто же из них двоих заинтересован в общении? Небось у этого мира есть от Моллюска что скрывать, однако он не прячется в раковину. Если бы весь мир спрятался в раковину — ого, представьте себе, где бы тогда в нем жить?

Воздушная пехота

Коростель не любит отрываться от земли, хотя у него и крылья, и все как положено. О нем говорят: перелетная птица, а какая он перелетная птица, когда он даже перелеты совершает пешком, перелетая разве что через моря и реки?

Поглядели бы вы на него, когда он возвращается в родные места. Он выходит из Африки и идет через всю Европу, через многие страны, через поля и леса…

— Эй, пехота! — кричат ему с высоты. — Веселей шагай, догоняй авиацию!

Это птицы называют себя авиацией, потому что они, видите ли, умеют летать. Коростель тоже умеет летать, но он предпочитает ходить в пехоте. Так ему интересней, потому что много ли увидишь с высоты? А здесь, на земле, чего только не увидишь!

И он идет, глазея по сторонам, — честно говоря, земля ему нравится больше, чем небо. Вот стрижи, например, никогда не садятся на землю, стрижи выбирают места повыше, поближе к небу, подальше от земли. Стрижам очень трудно взлететь с земли, поэтому они стараются держаться повыше, понимая, что второй раз уже не взлетишь.

А Коростель умеет взлетать, но ему просто не хочется. Может быть, это нехорошо, может быть, он плохая птица, но он любит землю, любит по ней шагать — через все эти страны, через Африку и Европу.

И когда он шагает по этой земле, среди запаха трав, когда вспоминает родные места, которые с каждым шагом ближе и ближе, он чувствует, как у него вырастают крылья — не те, которые даны ему по праву рождения, а другие крылья, которые нужно вышагать по земле, на что способна далеко не каждая птица.

Царевна-лягушка

Квакша — это царевна-лягушка, которой не нужно превращаться из лягушки в царевну, потому что она прекрасна и без того. Сверху она ярко-зеленая, снизу — изжелта-белая, а посредине черная полоса прекрасно оттеняет эту расцветку. Иногда она пепельно-голубая, иногда жемчужно-серая и даже коричневая, и все это очень праздничные цвета, подобранные с большим толком и вкусом. Вот поэтому Квакша выглядит царевной среди лягушек и выглядела бы царицей, если б не была такой маленькой.

Как настоящая царевна, Квакша обычно держится особняком, чтоб ее не спутали с другой какой-нибудь квакшей. На свете так много других квакш, что, того и гляди, тебя с кем-нибудь спутают. И это при самой роскошной расцветке. Ведь расцветок раз-два и обчелся, а квакш — поди сосчитай!.. Вот если бы в мире было наоборот: расцветок — поди сосчитай, а квакш — раз-два и обчелся!

Естественно, что Квакша держится особняком. И не просто держится, далеко не просто! Она приклеивается к листьям, да так ловко, что каждый лист может служить ей и полом, и потолком. Если светит солнышко, Квакша сидит на листе, а если дождь, она подлазит под лист и приклеивается к нему снизу. Можно, конечно, ее упрекнуть, что она слишком часто меняет позицию, но, с другой стороны, — разве погода не часто меняется? Вот так и получается: сегодня пол — завтра потолок.

Но зато когда светит солнышко… Вот тут-то Квакша может себя показать! И, спеша себя показать, она резво прыгает среди листвы кустов и деревьев. При этом она старается сесть поудачней, чтобы учесть каждый лучик, каждый листок. Потому что для нее и кусты, и деревья, и солнце, и весь этот мир — не более чем средство себя показать, не более чем фон для прекрасной царевны-лягушки.